Вот и вход в нору. Услыхал, что в ней кто-то есть. Два или три человека. Осторожно выглянул из-за угла. Так и есть. Все-таки, двое.

Худощавый, сморщенный дедок, шепеляво спросил, скорее всего, старшего «наряда» охраны:

— Башка, а чего все-то убежали?

— Ты что, так еще и не понял, Картавый? Ведь на свете, больше чем кто либо из нас прожил.

— Дак, охраны на входе вполне предостаточно. Любую милицию в бараний рог скрутят и выпотрошат.

— Ми-ли-цию-у! — издеваясь, передразнил дедка. — Какую к темному милицию? Три года место под жертвоприношение готовили! Все в тайне! Все с большими финансовыми вложениями! Часа своего ждали. И вот, когда до ритуала осталось не больше трех дней, в город съезжаются выродки Белояра. Тебе не страшно? Если б не дело, я бы предпочел находиться от этого места не ближе тысячи километров.

— Могли бы еще тринадцать лет потерпеть.

— Старый дурак! Правил не знаешь.

«Наша конница подоспела, что ли? Было бы не плохо! Да и сейчас повезло-то как!»

Из противоположного конца коридора Каретников услышал приближающиеся шаги третьего охранника. Странные шаги, будто идущий попутно к обходу, чечетку бьет. Танцор хренов! Да, он еще и певец! Невнятное бормотание, с приближением человека, выразилось песенным рядом. Напев известный, да вот слова иные и голос гнусавый до неприличия.

Ну, и фрукт! Ему только на манеже «рыжим» подъедаться. В безупречном черном костюме, в жилетке и в бабочке на вороте рубахи, мужчина топоча в такт башмаками, глянул мимо своих компаньонов. Мерзкая ухмылка на лице, сползла в улыбку, обнажив мелкие как у кошки зубы.

— Все пляшешь, Танцор? Никак остановиться не можешь? — укоризненно спросил Башка.

Переведя взгляд на старшего, тот залихватски козырнул ладонью и напевно сообщил.

— Нас подслушивают. У нас гость!

Мамина норка! Углядел-таки, весельчак фигов! А, ничего и не оставалось, кроме… Словно вихрь влетел в комнату, на ходу цапнув рукоять ножа. Метнул его в цель. Не успевший сориентироваться в сложившейся круговерти дедок, стоявший к Каретникову ближе всех, попал в захват, зафиксированный «замком». Рывок в горячке схватки, и хруст шейных позвонков оповестил, что клиент готов.

Отбросил от себя безвольное тело. Шаг к последнему из троицы, еще пребывающему в добром здравии. Танцор! Мимолетно, взгляд встретился с глазами противника и… скоростной темп дал сбой.

Зрачки глаз весельчака-стэписта были полностью черные, никакого белка и рядом не стояло. Полностью черные зрачки! В предоставленные доли секунды, из-за спины этот музыкальный клоун успел высунуть руку с короткой тросточкой в ней. Время как бы растянулось, дало возможность чему-то невразумительному сорваться с губ странного субъекта. Сноп искр, подобных работе электрода при сварочных работах, сорвался с конца трости, и Михаила будто кувалдой по правой стороне тела приласкали. Вырубился.

…Сколько был в отключке, не понял. В себя пришел, вроде живой. Только грудную клетку саднило, а еще правая рука слушалась через пень-колоду. Чем это его? По шпионским понятиям, можно подумать, что клоун каким-то гаджетом воспользовался. Наверное, так и случилось. Давненько его так не опускали, сам виноват, расслабился! А, не нужно считать других глупее себя. Пустился на мульку с черными глазами, ну и пропустил плюху. Ф-фу-у! Слава Богу жив остался. Ого, дыра в куртке, да еще какая! В карман теперь и положить-то нельзя ничего. Вывалится. Куртку теперь только на выброс пустить, на людях в такой показаться срамно. Скажут, рвань на себя напялил.

Сунул руку в карман, нашитый как раз напротив правой мышцы груди, нащупал внутри него что-то непонятное. Вытащив, удивился. Дедов металлический кругляш, даденный ему для опознанки меж своими. Была бляха, а стала…гм, это ее направленным выстрелом так покорежило. Выходит кругляш ему жизнь спас. Если б не он, уже остывал, а душа снова летела по трубам туннеля.

Поднялся на ноги. Шатаясь, как после контузии, опираясь о стену рукой, осмотрел двух покойников. У обоих, глаза как глаза, только теперь остекленевшие. Вернул «на базу» нож, так оно спокойней. А, танцор, тю-тю. Сдулся. Видать понял, что дело керосином пахнет.

Отсунув засов на двери, заглянул внутрь. В маленькой каморке сидел на сбитой из досок лавке, нахохлившийся мальчонка. С интересом и страхом одновременно, наблюдавший за вошедшим. Видно плакать уже не мог, все слезы выплакал до этого. Так бывает. Прямо на полу, без признаков жизни лежала девочка. Этой повезло больше, не испытала столько переживаний.

— Привет!

— Здравствуйте. — Ответил мелкий, насупив лицо.

Быстро повзрослел, после того, как от родителей оторвали. Не может понять, к добру или к худу новый персонаж появился.

— Домой хочешь?

— Угу.

Молодец, не плачет.

— Значит сейчас и пойдем. Только подружку твою в чувство приведем, сразу и двинем.

Каретников повернул девчонку на спину и приложил изумруд к ее лбу.

— Возвращайся на свое место!

Так и держал, пока ребенок не вздохнул полной грудью. Во! В себя пришла, глаза открыла. Поторопившись, сказал:

— Ты только не реви, сейчас к мамке пойдем.

— А я и не реву. Тебя Мишкой кличут, а дедушка ногу сломал. Ведь так?

— Умная. Ну, идемте, выбираться будем.

Пленницу нашел в том же месте, где и оставил. Сидела скукожившись, и даже не шевелилась. Хороший ошейник, держит как на привязи.

Напялив на спину рюкзак, распорядился:

— Поднимайся. Выводить нас будешь. Слушай, ответь пока не двинулись. А освещение в штольнях, оно откуда?

— Жертвенный камень. Если его разрушить, все погрузится во мрак.

— Понятно. Своеобразный генератор значит. Ну, разрушать его мы не будем, наши доберутся, сами пусть решают, что с ним делать. Нам по свету идти сподручней. Так я говорю, пацанва?

— Да.

— Значит так и поступим. Веди.

— А на какой выход?

— Их много?

— Четыре.

— Значит на тот, что ближе всего к Басаргинскому шляху.

— Ого! Далеко.

Впереди ведьмочка. За ней Каретников, тонким шнуром обвязав детей за пояса, вел их караваном.

Счет времени потерял, но в одном из коридоров нарвались-таки на что-то поганое. Фигурка сгорбленной старушки, истуканом стояла в одной из галерей. Ну, стоишь, так стой. Мы тебя не трогаем! Но, что поганое с ними происходит, понял когда второй раз мимо старухи проходили, и именно в этой же самой галерее.

— По кругу ведешь!

— Сама знаю, но Ниловна не пропускает.

— Знаешь ее.

— Да.

— Договориться с ней можно?

— Нет.

Пошутил невесело с сарказмом:

— Добрая бабушка!

— Злая.

Будто почувствовав, что о ней речь, бабуля вдруг резко обернулась в их сторону и давай в голос, громко поносить Каретникова и ведьмочку. Хоть уши затыкай от скабрезностей и нецензурных слов и выражений.

— Ты, бабка, что, на старорежимном флоте служила? — сначала опешив, нашелся Михаил. — Лет тебе по всему выходит, никак не меньше двухсот.

Поперла нахрапом. Почувствовал, как неизвестная сила сталкивает его и спутников к стене, не дает руками двигать. А у него еще и контузия дает о себе знать. Близко уже подошла, того и гляди в глотку вцепится. Ведь как пить дать, задушит, стерва старая. Глаза чернющие, как у танцора, будь он неладен. Бездна ночи и ненависть в них, аж через край плещется. Невидимая глазу волна, тяжестью навалилась на все тело. Глаз видит, как старушка к веревке руку тянет, детей отобрать норовит. Ну!.. Ну!.. Даже губы приплюснуло, слово вымолвить, и то сил нет. Нервы ни к черту. На одном чувстве противоречия, смог левую руку сдвинуть, протащить по наждаку шероховатой стены, дотянуться до своей шеи. Эх! Вдруг, да поможет!